Терроризм как инструмент глобализации

Терроризм как инструмент глобализации

Терроризм – явление настолько же давнее, насколько давними являются социальная жизнь человечества и политика как таковая. Борьба людей и различных сообществ за власть и влияние на всех уровнях всегда сопровождались не только мирными дискуссиями и стремлением к достижению cогласия и взаимопонимания, но также жесткими и бескомпромиссными столкновениями, борьбой на взаимоуничтожение и насильственными действиями, переходящими в вооруженные конфликты и полномасштабные войны. В свою очередь, о том, что «война всех против всех – это естественное состояние общества» в свое время заметил еще английский философ Том Гоббс. [1]

Методы террора - это, по сути, особые действия участников  политического процесса, направленные на достижение поставленных целей самыми жесткими и насильственными методами, которые предшествуют войне, предваряют военные конфликты и, фактически, нередко становятся причинами, предпосылками или следствием геноцида, разного рода революций, мятежей и государственных переворотов, а также войн разного типа. Террористические действия всегда связаны с устрашением противника (оппонента) и отличаются от прямого военного насилия лишь характером насильственных действий, масштабами использования традиционных вооружений и спецификой отношений между субъектами и объектами противоборства. Так, Федеральный закон Российской Федерации «О противодействии терроризму» № 35-Ф3 определяет терроризм следующим образом: «терроризм – идеология насилия и практика воздействия на принятие решения органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) иными формами противоправных насильственных действий». [2]

21-ый век был ознаменован резким ростом масштаба и степени интенсивности террористических атак на правящие режимы в самых разных частях света: пожалуй, никогда в истории человечества на планете Земля не действовало такого количества радикально-экстремистских и иных групп и организаций, терроризирующих население и правительства не просто отдельных стран, но целых континентов. Уже сам факт количественного и качественного разрастания этого явления и, в частности, использование террористических методов в международных масштабах и в целях глобальных мировых проектов становится причиной и важнейшим фактором необходимости пересмотра специалистами в области исследований проблем терроризма своих представлений о содержании и характере различных типов и направлений террористической деятельности, а также о методах, способах, механизмах, технологиях и идеологии противостояния этому явлению.

Главным методологическим условием пересмотра существующих представлений о терроризме должно стать признание того факта, что происходящие в мире события периодически вносили и по-прежнему вносят коррективы в представления людей и научного  сообщества о том, что такое терроризм. Так было во времена Французской Республики, когда с целью институциализации террора революционерами был создан Комитет общественной безопасности для устрашения собственных граждан, так было и в годы нарастания «красного» (революционного) и «белого» (контрреволюционного) терроров и последующих политических репрессий в дореволюционной и послереволюционной России, так было и в фашистской Германии, осуществлявшей политику Холокоста и устанавливающей режим террора как на захватываемых территориях, так и внутри страны. Новыми направлениями в терроризме стали деятельность леворадикальных групп в ряде развивающихся стран мира во второй половине 20 века,  государственный политический террор власти против «левых» сил в США в период маккартизма, а затем – террор правящих режимов против населения в ряде стран Азии и Африки (например, массовые убийства в Камбодже, репрессии против белого населения в Зимбабве или преследования христиан в Центрально-Африканской республике и Египте и берберов в Мали) и такие системные террористические тактики, как, к примеру, джихад. И все эти новые направления и факты проявления организованного и стихийного насилия дополняли и видоизменяли традиционное представление о терроризме как о преимущественно способе и совокупности методов борьбы различных протестных групп с государственной властью и неугодными этим группам политическими режимами.

После событий 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке (США) мир заговорил о феномене «международного терроризма», содержание которого существенно отличается от тех типов терроризма, с которыми сталкивалось человечество до названного теракта на Манхэттене. Во всяком случае, никто до сих пор не совершал теракты с таким размахом и такой степенью технологичности и, одновременно, анонимности, породив массу вопросов об истинных организаторах нападения на здания Всемирного Торгового центра и их целях. Ну а уже в наши дни, после того как в начале 2014 года в самом центре Восточной Европы – на Украине - народные волнения сначала переросли в вооруженные столкновения представителей оппозиции с властью, которые завершились государственным переворотом и продолжились акциями информационно-идеологического устрашения инакомыслящих (акции эти, кстати, по факту были поддержаны теми силами на Западе, которые после 11 сентября 2001 года провозгласили главной своей внешнеполитической целью именно борьбу с международным терроризмом), понятия «террор» и «терроризм» наполнились принципиально новыми коннотациями, требующими самого серьезного осмысления и, как мы полагаем, фундаментального пересмотра традиционных представлений о причинности, роли, месте, мере, целесообразности и механизмах легитимации насильственных методов в современной внешней и внутренней политике государств и разного рода международных коалиций.

До событий сентября 2001 года в мировой политической науке доминировала точка зрения, согласно которой терроризм считался уделом либо одиночек, либо отдельных радикальных групп, прибегающих в борьбе со своими политическими и идеологическими противниками (и, прежде всего, с авторитарными политическими режимами) к крайне жестким мерам, связанным с намерением вызвать страх у своих «оппонентов» (у представителей власти) с тем, чтобы заставить их выполнить те или иные требования. В частности, польский ученый А.Бернгард в книге «Стратегия терроризма» отмечает, что «терроризм - это насилие и устрашение, используемые объективно более слабыми в отношении более сильных». [3]

В принципе, такой взгляд на террор и терроризм по-прежнему доминирует и всячески культивируется в западной политической науке, хотя еще совсем недавно среди, например, американских социологов (в особенности, советологов) нередко можно было встретить и тех ученых, которые специализировались на изучении системного «государственного терроризма», полагая, что источником оного является СССР, оказывающий систематическую поддержку радикальным политическим группировкам по всему миру. (К примеру,  американский публицист Самуэль Фрэнсис в книге «Советская стратегия террора» пишет: «В последнее десятилетие ряд авторитетных и известных авторов по проблемам разведывательных служб, политических конфликтов и международных отношений неоднократно отмечали связь, существующую между Советским Союзом и его союзниками, с одной стороны, и различными террористическими, партизанскими или повстанческими движениями - с другой»). [4]

Советского Союза, как известно, давно не существует, a Российская Федерация сегодня – один из самых последовательных противников террора, в каком бы виде он не существовал, между тем, «государственный терроризм» в мире только усиливается. И сегодня мы видим, что субъектность терроризма вновь существенно изменилась: главным источником насилия все больше становятся обладающие властью элиты и транснациональные «группы влияния». В частности, на рубеже тысячелетий планетарным центром террористических организаций и соответствующих актов стали некоторые мусульманские страны, избирательно поощряемые теми или иными ведущими мировыми «центрами силы», по причине чего большинство современных политических экспертов и исследователей терроризма основное внимание сосредоточили на изучении и анализе проблем исламского радикализма и терроризма в их взаимосвязи с интересами глобального рынка и транснациональных компаний. И сегодня уже нет, пожалуй, в современной науке о терроризме такого исследователя, который бы не обратил внимание на очевидную связь между Саудовской Аравией (страной, где родился «террорист №1» Усама Бен Ладен и была создана Аль-Каеда) и США, возглавляемыми на момент совершения (по утверждению западных политиков) Аль-Каедой теракта на Манхэттене другом и деловым партнером саудовского режима Джорджем Бушем-младшим.

После сентябрьских терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне мир столкнулся с тем, что бывшие «объекты международного терроризма», то есть страны Запада, все больше и отчетливей становятся планировщиками и ключевыми мегасубъектами насилия: главными организаторами, вдохновителями, кураторами и мозговыми центрами разного рода террористических политик и практик в целом ряде стран мира и в международном масштабе. И если после вторжения сил Западной коалиции в Афганистан (2001 г.) и Ирак (2003 г.) у некоторых исследователей возникали вопросы относительно того, как в названных случаях квалифицировать насильственные действия западных держав в отношении не только политических режимов, но и разного рода политических, социальных и религиозных групп (например, в отношении шиитов и алавитов в ряде арабских стран), то после поддержки силами НАТО косовских боевиков и признания используемых ими методов борьбы с сербами (не только с властью, но и с рядовыми гражданами) «борьбой за свободу», а принимаемых сербской полицией мер по наведению в Косово законности и порядка «геноцидом албанского населения» и, особенно, после демонстрационных (устрашающих) бомбежек самолетами НАТО Белграда и других городов Сербии (2004 г.), стало очевидно, что речь уже не идет об осуществлении правительствами западных стран «акций возмездия» или даже «профилактических» мероприятий: террор стал методом силового подавления инакомыслия и инакодействия в глобальном масштабе.

Словом, в нулевые годы нынешнего века террор стал уже не только средством борьбы каких-то радикальных политических групп и организаций против тех или иных правящих режимов, но средством борьбы самих правящих режимов и кланов не обязательно против радикальных, но непременно против неугодных  групп, организаций, движений и отдельных политиков и журналистов. По сути, глобализация и «технологизация» терроризма, вывод и выход террористической деятельности на уровень официальной внешнеполитической практики целого ряда стран (и, прежде всего, так называемых «цивилизованных» государств Запада), легитимация террористических методов продвижения интересов как способа обеспечения принятия нужных мировым «центрам силы» государственных и международных (глобальных) решений - вот то принципиально новое качество, которое отличает «международный терроризм» эпохи до сентября 2001 года от соответствующего «международного» (глобального) системного терроризма новой эпохи, наступившей в мире после названной даты.

Надо сказать, что до событий февраля 2014 года в Киеве новый, глобально-системный тип терроризма не был так  заметен и очевиден (он был также как бы не совсем легитимен, хотя и продвигался – настойчиво и последовательно – западными правительствами в Тунисе, Египте, Ливии, Сирии и ряде других стран), то в марте 2014 года, после поддержания Евросоюзом и США украинских радикал-националистов (использующих в своей стратегии и тактике методы террора) путем оказания им всесторонней поддержки, официального признания сформированной силовым образом новой киевской власти и применения экономических и иных санкций к Российской Федерации, выступившей защитником терроризируемых на Украине групп населения, явление миру терроризма нового уровня и нового качества в системе международных отношений стало абсолютно очевидным.

С учетом сказанного, к числу основных теоретико-методологических задач специалистов в области террорологии в направлении пересмотра представлений о современном терроризме и продвижения в научной среде соответствующей новой ситуации в мире проблематики мы относим:

пересмотр и корректировку основных дефиниций, характеризующих терроризм как социально-политическое явление, а также определяющих его основные типы, направления, субъекты, объекты, факторы, закономерности развития и т.п.,

анализ современного состояния терроризма, а также новых видов и типов террора и террористической деятельности (в том числе – информационного террора с использованием средств массовой информации и коммуникации); разработка критериев классификации и квалификации проявлений терроризма и экстремизма, а также анализ соответствующих политико-правовых и ценностных характеристик террористических актов, практик и трендов последних десятилетий,

изучение и анализ существующих идеологем политического насилия, а также разработку системы научной аргументации, осуждающей насилие  и препятствующей эскалации идеологии, психологии и практики терроризма и экстремизма в любых формах и разновидностях,

оценку деятельности не только террористических групп и организаций, но также государств и международных союзов и коалиций в части соответствия или несоответствия их действий и политик действующему международному праву и различным международным и национальным (цивилизационным) правовым и ценностным системам оценок,

осуществление сравнительных и иных исследований в области международного права, квалифицирующего те или иные действия и решения субъектов мировой политики как террористические и экстремистские, а сами террористические акты как действия противоправного, уголовного характера.

Очевидно, что универсального определения терроризма, которое бы устраивало большинство исследователей этого явления, в настоящее время не существует, поскольку спектр лозунгов и действий террористических организаций чрезвычайно широк, а формы, методы и тактика последних постоянно трансформируются и наполняются новым и всё более спорным и неоднозначным содержанием. Дискуссии вокруг определения понятия «терроризм» не утихают и, к сожалению, до сих пор составляют львиную долю теоретических разработок в области террологии. С учетом этого обстоятельства к числу принятых в современной политической науке определений терроризма следует отнести не только как бы общепринятые дефиниции,  но также определения нового, не традиционного типа, базирующиеся на представлении о терроризме, как о принципиально новом явлении в современной глобальной и субглобальной (межцивилизационной) политике. В этом смысле, наряду с «международным терроризмом», под которым традиционно понимается как «совокупность общественно опасных деяний отдельных лиц и организаций, направленных на достижение политических и других целей путем осуществления взрывов и иных опасных для здоровья людей действий международного характера» [5], в научный оборот, по мнению ведущего, на наш взгляд, российского цивилизациолога – директора Института ЕврАзЭС Владимира Лепехина, следовало бы ввести такие понятия, как «глобальный терроризм», «терроризм сверхдержав», «системный терроризм», «цивилизационный терроризм», ряд других.

В свое время, в совместной с Владимиром Лепехиным статье «Глобальный терроризм как главное секретное оружие межцивилизационных войн» [6] мы определили «глобальный терроризм» как «новый вид современного сверхсистемного терроризма, целью и назначением которого является содействие процессам глобализации насильственными мерами»… Формирование «глобального терроризма» как явления, характерного для процессов монополизации мира, и утверждения в нем однополярной модели принятия планетарных решений требует переосмысления всех совокупностей взаимосвязанных дефиниций: например, - содержания категории «террористический» в его сравнении с содержанием понятий «революционный», «радикальный», «экстремистский», «девиантный» и т.п., а также понятий «партизанско-диверсионный», «сепаратистский», «повстанческий», «национально-освободительный», «деструктивный», «антисистемный», etc. С учетом же происходящих в последние годы изменений в главных направлениях «международного терроризма» путем переноса действий из пространства традиционного физического насилия над людьми в пространство подавления альтернативных (западным) ценностей и информационно-ценностных систем, все более актуальной становится разработка проблематики использования в политических и иных целях «психологического оружия», а также методов и технологий «информационного террора», «политико-идеологического терроризма», «правового насилия», «биотерроризма», «финансово-экономического терроризма», «этноконфессионального терроризма» и проч.

Все больше актуализируется также проблематика феномена «экстремальности»: масштабных исследований и анализа требуют не только проявления политического, религиозного и иного традиционного экстремизма в обществе, но также мода на как бы «экстремальный» образ жизни и экстремальные увлечения отдельных индивидов и локальных сообществ, предполагающие выход людей за рамки традиционных моделей поведения и привычных представлений о нормах морали, библейских ценностях и общепринятых критериях Добра.

Террористическая деятельность может быть, как известно, системной и антисистемной (надсистемного и внесистемного террора не бывает). Традиционно к террористическим методам борьбы прибегали антисистемные группы и движения, то есть силы, не встроенные в действующие системы принятия решений, а потому лишенные возможностей, а часто и прав вести системную – легальную и цивилизованную – борьбу за свои интересы и идеалы. Именно отсутствие в дореволюционной России развитой политической системы с её выборностью, парламентаризмом, многопартийностью и иными институтами и механизмами продвижения во власти интересов тех или иных социальных групп (в особенности – так называемых инновационных групп населения) предопределили использование социалистами-революционерами  и иными «антисистемщиками» радикально-террористических методов борьбы с царским режимом. Аналогично в ряде традиционалистских мусульманских стран большинство населения вплоть до настоящего времени  лишено возможности отстаивать свои интересы легальным и демократическим путем, а потому является поставщиком кадров для радикальных группировок, апеллирующих в основном к ценностям ислама за неспособностью разработать эффективную социальную доктрину и выдвинуть какие-либо иные (не клерикальные) альтернативные кланово-олигархическим режимам системы ценностей.

С другой стороны, в западных странах в настоящее время существуют правовые и иные возможности и для свободного участия населения в выборах, и для формирования политических партий, и для критики правящих режимов, однако же градус политического экстремизма в них не снижается, а только возрастает; отношение же к различным типам насилия (особенно - за пределами евроамериканских территорий) становится все более безучастным, если не сказать – толерантным. С нашей точки зрения, этот факт подтверждает уже высказанный нами тезис о слиянии глобального терроризма как элемента внешней политики сверхдержав с международным терроризмом исламистских, неонацистских и иных праворадикальных группировок.

-----------------------------------

1. Гоббс Т. Левиафан, или материя, форма и власть государства церковного и гражданского. - Соч. в 2 т. – М., 1991. – Т.2. С.96-99.

2. См.: http://www.rg.ru/2006/03/10/borba-terrorism.html

3. Berngard A. Strategic terrorizm. –Warszava. 1978. –S.22.

4. См.: Ляхов Е.Г. Терроризм и межгосударственные отношения. - М., 1992. - С. 39

5. См. http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_law/2253/

6. В.Бельский, В.Лепехин. Глобальный терроризм как главное секретное оружие цивилизационных войн. (См. http://inst.eurasec.com/aktual_tem/4584/)