Дело говорит само за себя

Когда меня спрашивают, как же состоялось знакомство с Хантером Томпсоном, и как он мне дал право на издание его книг в России, я вынужден начинать совсем издалека. С того самого времени лета 1994-го, когда я, вдоволь поиздевавшись над английским сельским хозяйством в качестве наемного рабочего на ферме в Фэвэршеме, собирая фрукты в лучших традициях романа Джона Кинга «Человеческий Панк», был с позором оттуда изгнан, отметился репортажем на BBC, и перебрался в Кентербери к своему приятелю, бывшему панк-музыканту и коллекционеру пластинок. Каждый вечер после его работы мы захаживали в старый рок-н-ролльный паб, где тогда собирались ветераны Кентерберийской музыкальной и андеграундной сцены, либо постоянные аборигены, либо заезжавшие в родные пенаты из Лондона. Дух легендарных Soft Machine, Gong, Caravan и многих других вставал передо мной воочию в этих тертых, переживших свои 15 минут славы, прошедших все, что возможно, английских мужиках, рассуждавших о добрых старых деньках, о Кроули, Гурджиеве, Ницше, Уильяме Берроузе и бешено ругавших тогдашний режим консерваторов. Их оппозиционность Shits, но вместе с тем и дикое дружелюбие по отношению к своим, которых они в традиции Берроуза и Томпсона называли Джонсонами, вызывали во мне, тогда начинающем журналисте, дикое восхищение. Мой приятель знал их всех, я же теперь своими глазами видел тех, которых раньше доводилось только слушать на пластинках.

Среди этих людей однажды вечером в пабе появился человек, к которому мой приятель испытывал чуть ли не магическое благоговение. После обмена с приятелем какими-то пластинками, он сел за наш столик, и представился: «Ральф». «Ральф ну Ральф», - подумал я, - и принялся рассказывать про предстоящий мне репортаж на Редингском рок-фестивале, про концепцию личной включенности в репортаж, перескакивая на сдобренный самокрутками гон про свои дорожные приключения. Ральф одобрительно кивал, усмехался и хитро улыбался, потом что-то сказал моему другу и ушел. «Ты знаешь, кто это был?» - спросил меня мой друг, когда мы шли с ним нетвердой походкой обратно домой в ночи. «Понятия не имею», - ответил я. «Это Ральф Стэдмен, художник, оформлявший «Страх и Отвращение в Лас-Вегасе» Хантера Томпсона, это культовый чел, он здесь живет,  ты ему понравился, и он обещал тебе завтра прислать подарок, пока ты не уехал на свой фестиваль, сказал, что это будет для тебя полезно и поучительно». Я сталкивался с именем Томпсона в антологиях по новой журналистике, у Тома Вулфа, но к тому времени к своему стыду еще не читал, впрочем, я пришел к выводу, что здесь придется учиться всему заново и мой прежний опыт просто бледнеет по сравнению с тем, с чем мне удалось столкнуться. На следующий день я получил конверт с первым изданием «Страха и Отвращения в Лас-Вегасе», а мой приятель с криком: «Это коллекционная редкость! Ральф в своем духе», - расчувствовался, и всучил мне вдобавок книгу Томпсона «Великая Акула Хант» из личной библиотеки. В итоге «Страх и Отвращение» поехал со мной на фестиваль, только прочитать мне его тогда  в той бешеной вакхналии рок-н-ролльного буйства не довелось,  репортаж был сделан, и перерос в результате в повесть «От Гластонбери к Редингу», а книгу я уже прочитал в сентябре 1994-го, когда работа с моими личными текстами была закончена.  Я был потрясен Томпсоновским драйвом, и еще больше потрясен тем, что каким-то непостижимым образом, со своими личными фишками, я последовал этому драйву в своей повести, даже еще не прочитав его книгу. Видимо сам дух того времени этому способствовал, и мне решительно захотелось перейти на новый уровень, став «нарко-дилетантом за тридцатник», как называл Хантер себя и Доктора Гонзо в своей книге.

Тогда же возникло непреодолимое желание перевести эту книгу, у меня уже к тому времени был переведен «Джанки» Уильяма Берроуза, остававшийся неопубликованным вследствие «величественной немоты» отечественных издательских офисов. Мне казалось, что старая школа русского перевода никогда бы не справилась с этой задачей, слишком много языковой специфики, слишком много бешеного драйва, и перевести ее можно только, устроив на своей шкуре подобное же приключение в духе «живого репортажа». Это невозможно для комнатного переводчика в тепличных условиях, это не литературная задача, а задача познания самой жизни в ее полноте. Нельзя слепо копировать стиль Томпсона, можно только учиться на его опыте, и преломлять его в своем творчестве.

Случай такой для перевода представился мне весной 1996-го, когда загрузив машину примерно таким же джентельменским набором, что и в «Страхе и Отвращении», мы отправились с одним другом, бывшим членом ИРА, выполнявшим роль моего Доктора Гонзо, и с фотографом, типа Ласердой, на свой личный «страх и отвращение» - музыкальный фестиваль в Лидсе, апогеем которого должно было стать первое выступление в Англии Manic Street Preachers после исчезновения Ричи Джеймса. В дороге я начал начитывать на диктофон перевод «Страха и Отвращения», и продолжил это делать уже на фестивале, периодически попадая в забавные приключения – человек, принимавший нас в Лидсе, оказался представителем местного нарко-траффика, и уже глубокой ночью, сидя в его логове, и наблюдая, как он взвешивает на своих весах для всяких неформалов зеленый продукт, я переводил текст романа примерно в таких же условиях, в которых он и создавался. Машина потом сломалась, обратно мы ехали на автобусе, и находясь в состоянии бобра, собирающегося грызть тумбочку, я к своему удивлению обнаружил, что уже нахожусь на последних страницах книги.

Кассеты с переводом пролежали тогда еще примерно год, поскольку после развала журнала, где я тогда работал, меня затянуло в состояние перманентного полуголодного выживания, и если бы не помощь со стороны музыкантов группы, в которой я играл, и моего лендлорда, оказавшегося с одной стороны коллекционером редчайшего андеграундного кино, а с другой самым крупным продавцом нелегального порно в Южном Лондоне, мне бы пришлось влачить самое жалкое состояние в каком-нибудь сквоте. Удача улыбнулась мне осенью 1996-го, меня взяли на работу «мозгом» (publishing project`s manager) издательской компании, собиравшейся продвигаться на русский рынок. Уже тогда родилась идея серии «Альтернатива», мне казалось, что если девятый вал подобной литературы и музыкальных дисков вовсю хлынет на отечественный рынок, то это может привести к необратимым изменения в мозгах, если только люди захотят меняться, к «революционным изменениям в сознании», как говаривали Кен Кизи и Тимоти Лири. Во главе списка этих книг стояли «Джанки» Уильяма Берроуза и «Страх и Отвращение в Лас-Вегасе» Хантера Томпсона. Я тогда , это было зимой 1997-го, состряпал письмо с изложением своей издательской программы и предложением о публикации книги агентам Томпсона, и попросил очаровательную гречанку, нашего production-менеджера, папа которой оказался главой греческой мафии в Лондоне, разыскать все концы. Письмо она отправила, но вскоре после этого наступил коллапс – барабанщик нашей группы, после получения аванса на запись диска, дал дуба от передозировки в нашей квартире. Наш продюсер счел необходимым упрятать остальных членов группы в психиатрический санаторий в Челси, настоящий рай для творческих людей, где санитарами работали бывшие музыканты, и который содержался на деньги известных рок-звезд и предназначался исключительно для своих. Оказавшись в условиях пятизвездочной гостиницы, мы каждый день джемовали, ходили на какие-то психологические тренинги, вечером санитар, игравший ранее в Wishbone Ash, выносил под бразильский кофе отменный курительный продукт, после чего мы дружно отправлялись в паб.

Как-то утром мне позвонили из моей компании, испуганный директор проорал мне в трубку: «Звонил какой-то американский журналист, Томпсон, которого ты собираешься публиковать. Мы сказали, что человек, отправлявший ему письмо, находится в больнице, но он затребовал адрес клиники, и спросил, куришь ли ты. Вообщем он, наверное, посетит тебя». Я не ожидал такой разведки боем, и уже через пару часов, взбудораженный Роберт Симмонс, санитар-музыкант, ввел в холл посетителя. Это и был Хантер. И это была наша первая и последняя личная встреча. Хантер расспрашивал о целях нашей компании, о легальных опасностях публикации его книги в России, которые я тогда слабо себе представлял, мы говорили о возможном избрании Гора президентом США, причем я отстаивал свою мысль, что, по моему мнению, его избрание будет знаменовать Эон Гора, провозглашенный Кроули в 1904 году, мысль, крайне забавлявшая Хантера, кто же потом мог знать, что крокодилы во Флориде проголосуют по другому, и мы получим Буша на долгие годы. Рассматривал мои кассеты, и увидев записи Jefferson Airplane и Moby Grape, а также свою книгу «Поколение Свиней», которую я тогда читал, чему-то довольный внутри рассмеялся. Роберт в момент разговора, в ходе которого Хантер оставался крайне дружелюбным, сворачивал для нас очередные поставки из Брикстона. Наконец, Хантер встал и сказал: «Я понимаю, какие трудности предстоят вам в связи с публикацией моей книги в России, я прекрасно понимаю этот пункт об авторских правах в связи с возможностью бесплатной публикации книг, опубликованных до 1973 года, так что давайте вы сделаете дело, а тогда я скажу «Res Ipsa Loquitor» (Дело Говорит Само За Себя), и мы произведем честный расчет». Потом он наклонился ко мне, и тихо спросил: «А что от этого проекта хочешь лично ты?» Я ответил: «Мне бы хотелось, чтобы хорошие люди, Джонсоны, получили то, что они заслуживают, и все то, что им причитается по праву». Хантер усмехнулся и похлопал меня по плечу: «You`re cool and very kind». «Да, чуть не забыл, - сказал он на прощание, - в твоей компании сказали, что ты куришь, вот тебе блок», - и протянул блок Benson & Hedges.

Кто тогда мог знать, что до воплощения моих издательских планов должно пройти еще пару лет, по возвращении в Россию в декабре 1997-го уже за свой счет был издан «Джанки» Берроуза, настала пора выполнять свое слово перед Хантером и в 1999-м наконец-то свершилось то, о чем я мечтал несколько лет – книга была опубликована, опять же за свой счет, и пока наша компания Adaptec/T-ough Press ждала получения издательской лицензии, мы воспользовались ISBN издательства Сергея Козлова для публикации, причем нас попросили изменить год издания с 1999-го на 1998-й, из-за ужесточения антинаркотического законодательства, и из-за того, что формальный издатель, не вложивший в издание ни копейки, крайне боялся скандала из-за публикации, которому предшествовал скандал в связи с моим интервью в «Независимой Газете», из-за которого был уволен журналист Илья Фальковский. По иронии судьбы в этом номере «НГ» осталось мое фактическое предисловие к книге «Страх и Отвращение в Лас-Вегасе», первая публикация о Хантере в официальной российской прессе.

В момент публикации и презентации «Страха и Отвращения», по иронии судьбы совпавших с выходом фильма, так уж получилось, в Москве присутствовали мои знакомые американские журналисты, и представитель Estate Уильяма Берроуза, в красках все живописавшие Томпсону. Этот представитель потом позвонил мне из Штатов и сказал: «Я написал все о тебе Хантеру, он ответил по факсу письмом, написанном от руки, только почерк такой неразборчивый, что там ни черта непонятно, понятно только то, что он тебя каким-то образом знает и закончил письмо фразой – «Дело Говорит Само За Себя». Это покетное издание с оригинальным рисунком Ральфа Стэдмена на обложке и стало первой публикацией Хантера Томпсона в России, а не издание «Ромового Дневника» «Амфоры», вышедшее спустя четыре года, как писали в одном глянцевом журнале, далеком от издательских гонзо-реалий.

В начале 2001-го года на мои проекты клюнуло издательство «АСТ», тогда же серии «Альтернатива» и «Классика Контркультуры» были запущены в печать, и правообладателем и соиздателем большинства проектов был мой Adaptec/T-ough Press – и публикации последней серии начались с переиздания «Страха и Отвращения» в твердой обложке, и издания «Ангелов Ада», который я тогда уже перевел. Хантер исполнил свое обещание, при честном расчете после первого издания «Страха», он подписал официальный контракт об издании нами других его книг, причем за «Страх» и «Ангелов» он не попросил никакого аванса, получая только авторские отчисления с продаж. Я слал ему «отчеты о проделанной работе», добавляя массу комментариев к тому, что происходило в России – причем Хантер старательно избегал электронной почты. Только письма и факсы, в большинстве своем написанные от руки. Общение с ним продолжалось три года, и резко оборвалось после избрания Джорджа Буша на второй срок президентства, я получил от него незадолго до этого краткое, полное пессимизма письмо и лично подписанный контракт на издание «Поколения Свиней» и «Царства Страха». «Похоже, ты оказался прав в своих прогнозах, - писал он мне. – Пришло время триумфа нацистских корпоративных империй». В тот день, когда он ушел, мне позвонили из Америки наши общие друзья, они плакали. Днем позвонили с «Радио Свободы», попросили дать интервью о Хантере – я категорически отказался. Ушла большая часть моей жизни, и тех доверительных отношений, которые были, уже не будет никогда. Его наследством теперь заправляют даже не наследники, а какие-то клерки-агенты, для которых все определяется суммой коммерческого аванса – после разрыва с АСТ в 2008 году, в силу моего конфликта с ними, не могут быть легально опубликованы мои переводы «Великой Акулы Ханта» и «Эй, Болваны!», его последних неопубликованных книг в России, не считая писем. Скорее всего, новый перевод доверят кому-нибудь, совершенно далекому от реалий жизни Томпсона, каким-нибудь кровожадным дилетантам, ведь доверило же АСТ перевод, к примеру, сложнейшего «Дезинсектора» Уильяма Берроуза переводчице, в активе которой была только биография Майкла Джексона, вместо того, чтобы просто договориться с Дмитрием Волчеком, прекрасный перевод которого мы издали совместно еще в 2002 году с согласия наследника Берроуза, Джеймса Грауэрхольца. Таковы наши злобные реалии. В конце концов, читающие люди сами разберутся, что к чему – «Дело Говорит Само За Себя». И как говорил всегда Хантер: «Не верь, не бойся, и пиши». Мы с ним,  его субподрядчики.