Против ветхозаветной апостасии. История Христианства от Маркиона до Фомы Славянина, Императора Византии (Часть II)

Сегодня мы должны понимать, что первое поколение христиан не очень заботилось о сочинении книг для будущего; им казалось достаточным сохранить в своем сердце живой образ Того, кого надеялись увидеть в скором времени «грядущим на облаках» (как то иудеи к тому времени записали в Дан.7:13-14).

В середине II в. Папий Гиерапольский писал: «Я же не замедлю тебе восполнить мои толкования[25] тем, чему я хорошо научился у пресвитеров и что хорошо запомнил, в подтверждение истины. Ибо я с удовольствием слушал не многих многоречивых, но истину преподававших, и не повторяемых чужие заповеди, но чрез Господа в вере данные и исходящие от Истины. Когда же приходил с пресвитерами общавшийся, о пресвитерских беседах я расспрашивал, что Андрей или что Петр говорил, или что Филипп, или что Фома, или Иаков, или что Иоанн, или Матфей, или кто другой из Господних учеников, а также что говорят Аристион и пресвитер Иоанн, Господни ученики. Ибо не из книг столько мне пользы, сколько чрез живой голос и непреходящее»[26].

Поэтому в течение почти ста(!) лет после распятия Иисуса первые христиане, нисколько не стесняясь, вставляли в христианские сочинения целые отрывки, комбинировали рассказы и дополняли их одни другими; человек, имеющий только одну книгу, хотел, чтобы в ней содержалось все, что ему было дорого, и надписывал на полях своего экземпляра слова и притчи, которые он находил в других местах и которые его волновали[25].

Так, Ириней  сообщает: «Старцы, видевшие Иоанна, ученика Господня, рассказывали, что они слышали от него, как Господь учил о тех временах и говорил: придет время, когда станет произрастать такая виноградная лоза, у которой будут десять тысяч ростков, на каждом ростке десять тысяч веток, на каждой ветке десять тысяч сучков, на каждом сучке десять тысяч гроздей, у каждой грозди десять тысяч ягод, а из каждой ягоды можно будет выжать по двадцать пять метретов вина[28]; и когда кто-нибудь из праведников возьмет в руки одну гроздь, то другая гроздь скажет: ‘я — лучше, возьми меня и воздай славу Господу’; равным образом будет произрастать пшеница, у которой каждое зерно даст десять тысяч колосьев, каждый колос даст десять тысяч зерен, и каждое зерно даст десять фунтов чистой белой муки; то же будет и с другими плодами, семенами и травами.

Об этом, и Папий, ученик Иоанна и товарищ Поликарпа, муж древний, письменно свидетельствует в своей четвертой книге, ибо им составлено пять книг. Он прибавил следующее: ‘Это для верующих достойно веры. Когда же Иуда-предатель не поверил этому и спросил, каким образом сотворится Господом такое изобилие произрастаний? — то Господь сказал: это увидят те, которые достигнут тех [времен]’»[29].

Этому свидетельству о райском винограде-великане, о котором якобы говорил Иисус, не поверил даже Евсевий Кесарийский (Памфил), назвавший Папия за этот и подобные рассказы человеком скудоумным и заражённым иудео-христианским милленаризмом[30].

Позднее, около 185 года, Ириней в письме к Флорину, также бывшему учеником Поликарпа, но позже ставшему «гностиком», пишет: «Такие догматы, Флорин, говоря кратко, не принадлежат здравой мысли… я мог бы показать место, где сидел и разговаривал блаженный Поликарп… как он рассказывал о своих встречах с Иоанном и с другими самовидцами Господа, как припоминал он слова их, что он слышал от них о Господе, о чудесах Его и учении. Как Поликарп принял все от самовидцев Слова жизни, то возвещал он согласно с Писанием. По милости Божией ко мне, я тогда внимательно это слушал и записывал не на хартии, а в сердце»[31].

И это пишут «канонические христиане».

Кроме дошедших до нас Евангелий, были и другие[32]. В середине II в. Иустин/Юстин постоянно ссылался на некие «Достопамятности апостольские»[33]. Эти «мемуары», хотя и близки каноническим Евангелиям, но в них есть и то, чего нет в сложившемся позже каноне. По его словам, Иисус родился в пещере у Вифлеема[34], помогал затем отцу в его плотничьих работах; при крещении в Иордане возгорелся огонь и голос с неба сказал: «Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя» (срав. с Пс.2:7). В противоположность каноническим Евангелиям, Юстин сообщает, что после распятия Иисуса все Его ученики отпали и отреклись от Него, подобно тому как и автор Послания Варнавы сообщает (Варн.5), что перед призванием своим апостолы Иисуса были «крайне  грешными, дабы показать, что пришел не праведников, а грешников призвать на покаяние». 

Всех перечисленых авторов, несмотря на их заблуждения и мифотворчество, все же отнесли к «каноническим христианам». В то же время плодились многочисленные секты откровенных гностиков и апостатов. И, как мы понимаем, подогреваемых ветхим заветом и фарисеями было великое множество. 

КЕРДОН И МАРКИОН. «БИТВА С ВЕТХОЗАВЕТСТВУЮЩИМИ ЗА КАНОН» 

Против активизировавшейся во II в. ветхозаветствующей апостасии одним из первых выступил Кердон. Он доподлинно убедился в сатанинской сущности ветхого завета, пережив геноцид христиан от иудеев в Сирии, совершаемый во имя яхве (о сути и синкретизме культа «яхве», см. «Кто и когда придумал еврейского бога Йеху-Либера» и «Иудеи. Сломанное сознание париев человечества. Часть III» - где, в том числе, говорится о поклонении иудеев демону пустыни Азазелу и их антропофагии).

В конце 130-х Кердон прибыл в Рим и, обратившись к христианской общине, «учил, что яхве, проповедуемый ветхозаветным законом и пророками, не есть Отец Господа нашего Иисуса Христа»[35]. Последователем и учеником Кердона в Риме стал Маркион, который «по преданию, был сыном синопского (Малая Азия) епископа. Христианству он отдался со всем жаром своей сильной и энергичной натуры. Он начал с отречения от своего имущества. Он не мог примирить любвеобильного характера Нового Завета с суровостью ветхого. Та связь с иудейской историей, какую удерживает христианская Церковь, представлялась Маркиону бесплодною, осуждённою Христом, попыткою влить новое вино в меха ветхие (Мф. 9; 17). Вероятно, именно рьяный антииудаизм Маркиона, а не другой порок, не отвечавший его суровому аскетическому характеру, и побудил его отца отлучить его от церкви. Маркион удалился в Рим»[36].

Там он «написал особое сочинение, в котором доказывал свой основной пункт, что Бог Нового Завета не может быть тождественен с яхве ветхого завета»[37]. Маркион доказывал, что «проповедованный иудейскими законами и пророками яхве есть виновник зла, ищет войны, непостоянен в своём намерении и даже противоречит себе»[38]. Что Иисус Христос не был сыном яхве, но Сыном Божьим, который «явился в человеческом образе, разрушая пророков и закон, и все дела яхве»[39]. Маркион «смысл Христианства видел в отрицании еврейского духа, цель Нового Завета – в отмене ветхого»[40]. Он очень высоко ценил Апостола Павла, «которого считал противником евреев»[41]. «Признав одно только Христианство, он с одинаковым отрицание относился ко всему, что не было Христианством, не полагая никаких степенных различий между нехристианскими обнаружениями. Поэтому он составил и на иудейство взгляд… смущавший даже непосредственных его учеников… До такой высокой степени антииудаизма даже ближайшие последователи Маркиона не могли подняться, поэтому они принялись перерабатывать его систему» [42].

После ожесточенной борьбы с ветхозаветствующими каинитами в 144 году его отлучили и изгнали из Рима. С тем учетом, что иудеи оставались главным римскими ростовщиками, не сложно понять, почему это произошло.

По существу, учение Маркиона было истреблено и замещено грубыми подделками каинитов, наиболее ранние из связанных текстов дошли до нас от V в.[43]. Практически все, что известно о Маркионе, мы получили от карфагенянина и сектанта Тертуллиана (ок. 160-220 гг.) - в совершенно разрозненном виде; и крещеного иудея Епифания Кипрского (ум. 403 – после того, как пытался сместить Ионна Златоуста) - чуть более полно см. в его «Панариуме». Но оба были Маркиону непримиримыми противниками, не слишком стеснявшимися в средствах. Следовательно, воспроизвести текст Евангелия достаточно трудно[44].

Ветхозаветствующие апостаты дискредитировали идеи Маркиона, но даже после того, как им удалось концептуально их исказить, ещё в IV в. его взгляды на Христианство и ветхий завет разделяли многие христиане, которые в то время составляли «весьма значительную силу не только на востоке, но и на западе»[45]. Более того, чисто христианская церковь, которую оберегал Маркион, в той или иной степени сохраняла свое влияние в течение 7 веков – преимущественно в Сирии, Анатолии и Армении, где чистое христианство расцвело в VII. Его основу составляли крестьяне и ‘городской пролетариат’. Иудействующие торговцы Византии («ромеи»), дали этому явлению название «павликиане», и финально разгромили их в первом крестовом походе в 872 году(!), о котором мы расскажем в следующих частях.

После разграбления Константинополя в 1204 году в последнем, «официально Четвертом» Крестовом походе, и в последующие годы, многие постулаты учения Маркиона и «павликиан» были безвозвратно утеряны, скрыты в подвалах Библиотеки Ватикана или намеренно извращены, но частично восстановить их можно сейчас.

Учение Маркиона было неправильно отождествлено с гнозисом, ведь «характерные особенности маркионитства представляют слишком немало отличий от общего направления гностических систем»[46]. «Маркион решает, собственно, не гностический вопрос о происхождении мира, по крайней мере, не в той его постановке, какую придавали ему гностики. Точку отправления для себя он берёт в Христианстве, и ставит прямо вопрос об отношении между Новым Заветом и ветхим. Маркион не признавал никакого особого, будто бы ему приданного таинственного откровения»[47]. «Характерно так же в смысле его противоположности общегностическим приёмам, что он терпеть не мог аллегоризма и выставляет прямо положение, что не следует Писание толковать аллегорически»[48].

Нет сомнения в том, что последовательная дискредитация Маркиона иудо-каинитами была связана с тем, что именно он первым попытался составить канон Нового Завета. И именно он во второй половине II в. отметил, что в Новозаветных книгах появились «еврейские вставки»[49].

Церковный историк, автор фундаментальных трудов по истории раннехристианской литературы и истории проф. Адольф фон Гарнак (1851-1930), один из создателей «Общества Макса Планка», оспорил гностицизм Маркиона[50]. Так что же выявило историческое расследование Гарнака, за которое он был немедленно подвергнут жесткой травле среди лютеран?

«ЕВАНГЕЛИЕ МАРКИОНА»

Маркиона невозможно записать в «гностики» потому, что его учение полностью свободно от мифологической фантазии, которой наслаждалась гностическая мысль; он не рассуждает о первоначалах; он не выдвигает множество божественных и полубожественных фигур; он отвергает аллегорию в понимании и Ветхого, и Нового Заветов; он не требует обладания высшим, «пневматическим» знанием или принципом присутствия в человеке того божественного элемента, который мог быть его источником; он полностью основывает свою доктрину на том, что он провозглашает буквальным значением евангелия. Благодаря этому он полностью свободен от синкретизма, столь характерного для гностицизма в целом. Подобно ап. Павлу, который был для Маркиона наиболее почитаемым апостолом, он «делает веру, а не познание средством искупления».

Используя позицию ап. Павла в качестве мерила того, что является истинно христианским, а что — нет, Маркион подверг внимательному анализу множество раннехристианских документы, чтобы отделить истину от поздних фальсификаций. Канон, который Маркион положил для Церкви, включил в себя те документы, до которых не успели добраться иудаисткие теологии и «иудео-христиане». Разумеется, тора/ветхий завет полностью остался за его пределами.

Первый Новый Завет был составлен и опубликован Маркионом на греческом языке и состоял из «Евангелия» и «Апостола»; ни Деяний, ни Откровения (что естественно, поскольку Отровение включили в канон только в конце IV в.). В Апостол входили 10 Посланий Павла: Галатам, 1 и 2 Коринфянам, Римлянам, кроме 15 и 16 глав, 1 и 2 Фессалоникийцам, Ефесянам, Колоссянам, Филимону и Филиппийцам; в том порядке, в котором они здесь перечислены, и часть Послания к Лаодикийцам (во всяком случае, эта та информация, которой мы сегодня располагаем).

Евангелие от Луки в целом рассматривалось Марконом как достоверное, т. е. данное Богом (а не Лукой или апостатами); с крайне осторожным замечанием касательно «родословия» Иисуса с ее отсылом на Давида, которая должна быть убрана. Те авторы, которые считают это доказательством «ереси» Маркиона, нужно знать, что церковная иерархия лишь к IV в. признала «истиной» «родословие Христа»[51], причём одновременно считая, что это родословие некоего внеисторического иудея, «мнимого отца Христова»[52]. А зачем христианам знать родословие мнимого еврея? Кроме того, «родословные» Иисуса Христа, вставленные в Евангелие Матфея и Евангелие Луки, явно противоречат друг другу и не соответствуют даже ветхозаветной мифологии  «о предках и потомках царя Давида». Все любомудрые богословские попытки «согласовать» несогласуемые между собой «родословные» выглядят несостоятельными. Эта ветхозаветствующая подвязка только дает аргументы противникам Христианства.

Поскольку первый канон Нового Завета был опубликован вскоре после прибытия Маркиона в Рим, скорее всего, он составил его еще в Синопе[53].

Сектант Тертуллиан обвинил Маркиона в том, что он не дал своему Евангелию никакого названия - просто «Евангелие» или «Евангелие Господне». Но это было «только начало». В ответ на попытку Маркиона построить истинно христианский канон без подвязки к «торе», иудействующие выдвинули свою версию «ортодоксального канона и догмы». Удар антимаркионитов был направлен на подвязку к Евангелиям ветхого завета. В области догматики же они сконцентрировались на нюансах/подменах ранних формулировок Regula fidei (Символов веры). В том числе, опираясь на иудействующего Оригена, который предварил свой главный труд, De Principiis, утверждением: «Это Бог, простой и благой, Отец нашего Господа Иисуса Христа, сам дал закон, и пророков, и евангелия, это Бог апостолов и Ветхого и Нового Заветов»[54].

В самой краткой формулировке Евангелие Маркиона было евангелием «Благого Бога, Отца Иисуса Христа, который спас из тяжких оков вечную жизнь несчастного человечества, которое еще было чужеземным для него». Подлинных текстов не сохранилось – только полемические и более поздние пересказы его противников. Насколько по прошествии двух тысячелетий их изложение соответствует идеям Маркиона, сказать сложно. Но и на основании пересказов, получается, что он отчасти попал в ту же ловушку, из которой пытался вырвать нас всех.

Так Маркион противопоставляет «непознаваемого Бога Спасителя» концепции низшего и притесняющего Демиурга. Нужно заметить, что при этом критики Маркиона не смогли превратить его учение в «чистый гнозис». Один из основных принципов гнозиса (о котором подробнее мы расскажем ниже), заключается в том, что люди признаются «чужеземцамив этом мире, поэтому их принятие в божественную сферу является возвращением в их истинный дом», или же «через спасение человечества высший Бог спасает самого себя». Согласно Мариону (или тех, кто переложил его учение), человек, подобно всей природе, «является творением мирового бога и, до пришествия Христа, его законной и неограниченной собственностью, подобно телу и душе». Далее им излагается концепция антитезы - противопоставления «сотворившего вселенную иудейского бога» (Демиурга) и «нового», «Благого Бога». Антитеза между этими «двумя богами» и разработке значения спасения через Христа, выделяет Маркиона из того, что принято называть «гнозисом».

По мнению А. Гарнака, «На вопрос о том, от чего Христос спасал нас — от демонов, от смерти, от греха, от ига плоти (все это ответы из самых ранних дней), — Маркион отвечает полностью: Он спасал нас от мира и его бога для того, чтобы сделать нас детьми нового… Бога». «Новый» Бог не собирает потерянных детей из изгнания обратно в их дом, но свободно принимает людей-«чужеземцев», чтобы взять их из земли угнетения и несчастья в новый дом. И он заинтересован в судьбе человечества по одной причине – своей благости. Но, поскольку люди являются «изначальной собственностью» Демиурга, их спасение является «покупкой свободы» со стороны Христа. Маркион здесь апеллирует к Гал. 3:13: «Христос искупил нас» (так же Гал. 2: 20: «выкупил меня», чтобы «возлюбить меня») и доказывает, что он «очевидно выкупает тех, кто обратился к нему». Цена искупления - кровь Христова, которая проливается не во имя «очищения человечества от некой вины» и не ради искупления греха подчинения Закону (очевидно заимствованному иудеями из других религиях) - но для отмены «требований Демиурга к его собственности». Все эти противоречия снимаются, если понять, что изначально мифология создания мира, изложенная иудеями, стала ловушкой «отца лжи, не устоявшего в истине», путь из которой и указал Спаситель.

Очевидно, что позиция Маркиона вызывала острое неприятие иудействующих богословов, толковавших малосвязанное синкретическое собрание ветхозаветных историй в аллегорическом смысле, дабы «примерить тору» с откровением Христа. Ошибка Маркиона была в том, что он относился к ветхозаветному сборнику историй, как к «действительному и достоверному документу мирового бога».  

Спасение, которое указал Христос, можно достичь только верой и благими делами, - любовью и самопожертвованием, ведущими к «просветлению», дающему перспективу будущего соединения с «новым» Богом. Но при условии существования иудейской/«диавольской» концепции и организованного ими противостояния, не изменяет ход мировых событий в лучшую сторону. Отсюда Маркионом выводится концепция об уменьшении соприкосновений с «владением Демиурга» - «еврейского бога-творца».

По Маркиону, грядущее блаженство единения с Богом можно приблизить только верой, которая является формой, позволяющей воплотиться божественному дару, принесенному Христом, через отказ от власти «иудейского бога». Таким образом, ни («тайный высший») «пневматический опыт», ни озарение избранника «гнозисом», трансформирующим его природу или выявляющим в нем скрытый божественный элемент, не согласуются с этим взаимодействием между «Благим Богом»/Христом и принятым им душам, и ветхозаветной иудейской версией Демиурга.

Позиция неприятия иудейской концепции и развития антитезы «простого» Бога и «благого» Бога вызывала резкое отторжение у ветхозаветствующих: «Задирая носы, бесстыдные маркиониты берутся оспаривать работу «ветхозаветного Творца»: «Действительно, - говорят они, —этот мир — грандиозное произведение, достойное его Бога!»[55].  Сектант Тертуллиан критикует выражения Маркиона - «эта жалкая обитель Демиурга».

Между тем, полярность справедливости и милосердия, воплощенных в одном Боге, служит причиной натянутости и теологии ап. Павла. В теологическом дуализме Маркиона справедливость и благость исключают друг друга и поэтому не могут пребывать в одном и том же боге: представление о каждом боге, особенно об истинном Боге, должно быть недвусмысленным. «Простой иудейский» Демиург является богом «Закона», «благой Бог» — «Богом Евангелия». Маркион, опираясь на ложную интерпретацию Бога от иудейских жрецов, относится к «справедливости» иудейского Закона как к формальной, ограниченной, карающей и мстительной («око за око, зуб за зуб»), но основной принадлежности еврейского «бога-творца». А ведь именно эту концепцию «иудаистского бога» с многочисленным ложными мифологемами, обрядами и «пророчествами», Христос обвинил в несправедливости, лжи, а придерживающихся её фарисеев – в «родстве с диаволом». Нравственная добродетель, ориентированная на Закон, вследствие внутренних фарисейских/мировых установок склоняющаяся к безнравственности, не включается Маркионом в понятие Спасения. Поэтому Маркион исключает из учения все иудаистские вставки.

В результате критик Маркиона сектант Тертуллиан пишет: «Бог Маркиона естественно непознаваем и никогда не проявляется, за исключением Евангелия»[56]. И, поскольку в иудейской концепции, Иисус «не являясь создателем мира и человека», он также представляется чуждым.

Далее «жидовствующие» антимаркиониты доводят концепцию до безумия. Если нет связи с «творцом», то нет связи, соединяющей его с творениями этого мира, и нет обязательства с его стороны заботиться о судьбе человека, что отменяет представление о божественном провидении.  

Таким образом, антимаркиониты подводят к тому, что отношение Благого Бога становится направленным «простив мира» и его «творца» (в иудаисткой его интерпретации).

Между тем, поскольку человек добровольно приходит к «Благому Богу», то получает это становится актом чистого прощения. Это свободно данное людям прощение является одним из столпов христианской религии; и если у Павла «свободно» означает «перед лицом человеческой вины и недостаточности», т. е. в отсутствие каких-либо человеческих заслуг, у Маркиона оно означает и в отсутствие каких-либо оков. Но здесь можно отметить, что пока Маркион упразднял парадокс Павла о Боге, который является простым и благим, и перед которым человек — все еще провинившийся возлюбленный, он все более подчеркивал парадоксальность прощения, данного непостижимо, без предшествующих указаний и подготовки к нему — неизменная мистерия божественной благости как таковой.

Не менее непреклонным, чем в теологической доктрине, был Маркион в наставлениях в поведении, на ней основанных. Возможно, что в его работах не описаны главные и дополнительные условия божественного прощения, и в еще меньшей степени им свойственно определение совершенной человеческой природы через добродетель. Впрочем, представление о положительной нравственности как способе регулирования и утверждения существования человека в системе творения уже было разработано, кроме учения о Законе, через который еврейский Демиург в лице жрецов-раввинов «осуществляет свою власть» над людскими душами и которым спасенные больше не подчиняются: следование их «законам» неизбежно отодвинуло бы момент окончательного разрыва оков Демиурга. Это последнее условие определяет род нравственности, которую предписывал Маркион. Ее принципом было: не завершать, но ослаблять мир еврейского Демиурга и сделать возможным самое малое с ним соприкосновение. «Отрицая Демиурга, Маркион выступает против использования вещей этого мира» - написал тогда Климент Флавий Александрийский[57], – то ли родственник Иосифа бен Маттафией «Флавия», то ли потомк ещё одного из прощенных Флавием Веспасианом участников иудейского восстания (см. часть I).

Но помимо этического аскетизма, свойственного Маркиону, ветхозаветствующие начали приписывать ему аскетизм, как предмет метафизического построения. Так «постоянное воздержание» Маркиона в вопросах пищи - вегетарианство и отказ от алкоголя, - его противниками было объявлено «во благо разрушениями пренебрежения, и отвращения к трудам творца» - как говорил переводчик «Вульгаты»/торы -  Иероним Стридомский[58]. В результате,  антимаркиониты вывели и «идеологическую» основу для крайней формы гностицизма – манихейства. Так, из воздержанности в половых отношениях они сделали такой устрашающий вывод: «Не желая помогать продолжению мира, созданного Демиургом, маркиониты провозглашают воздержание от супружества, бросая вызов их творцу и торопя Благого, который призвал их и который, говорят они, является Богом в другом смысле: поэтому, не желая что-либо оставить здесь внизу, они обратились к воздержанности не из нравственных соображений, но от враждебности к их создателю и нежелания использовать его творение» - говорит родственник Иосифа «Флавия» бен Маттафия - Климент Флавий[59]. Здесь не упоминается широко распространенная в ту эпоху тема сексуальности, как «осквернения плотью» и ее «вожделения» - даже в браке. На его место становится аспект размножения, который в глазах тогдашней Церкви единственно оправдывала цель брака, как разрешенную природой. Маркиону же его противники приписывают типично гностический аргумент, который в действительности развил создатель «мировой религии» - манихейства - выходец из иудействующей секты «элкасаитов» Мани (216- ок.276)[60]: «размножение является изобретательной уловкой для неограниченного удержания душ в мире». Так писал современник Мани – сектант Тертуллиан (165-240), приписывая свои домыслы Маркиону[61].

Из учеников Маркиона был известен Апеллес, учивший в Риме в 180-ых годах, о котором даже его оппоненты свидетельствовали: «уважаемый за свой образ жизни»[62]. «Этот Апеллес тысячами слов поносил моисеев закон; во множестве книг с великим усердием хулил писание ветхозаветное и, как ему казалось, изобличил его и изничтожил»[63]. Апеллес был христианином, он утверждал, что верующие во Христа «спасутся, но только если делали добрые дела»[64]. Кстати, его враги не понимали этой фразы, и ставили её в вину Апеллесу[64].   

Как и Маркион, Апеллес не находил места в Христианстве для ветхого завета, считая последний учением исключительно для иудеев. «Он стал говорить, что вообще не надо исследовать ветхозаветное писание: пусть каждый остаётся при своей вере»[64]. Так же Апеллес утверждал, что ветхозаветные пророчества вдохновлены не Богом, а «исходят от вражеского духа»[64].

Главной ошибкой Маркиона было то, что он принимал за истину само иудаисткую мифологию описывающую «творца» (или же это ему приписали «ветхозаветствующие»). Но, во-первых, само ветхозаветное описание «бога» выглядит крайне сомнительным - если иудеи «исполняли прихоти отца своего», принося ему человеческие жертвы и искупительные жертвы демону пустыни Азазелю, занимаясь антропофагией, то это очевидный «человекоубийца», «не устоявший в истине» «диавол». Во-вторых, не нужно было вообще ориентироваться на те измышления, которые выдавали и выдают иудейские жрецы - хотя бы в виду специфичности их объекта поклонения - «лжеца и отца лжи».

Маркион не смог верно описать «первоначало», но он по крайней мере предпринял попытку оторваться от ветхозаветного синкретического мракобесия. 

продолжение следует…

______________________

[25] Папий Гиерапольский, «Изложение изречений Господних» - не дошедшее до нас произведение Папия в пяти книгах, цит по Ириней, кн. V, гл. 33:4

[26]  Евс. Памфил, т. 3, 39:3-4 

[27] Р. Хазарзар, «Сын человеческий», гл. 16

[28] Cf. Apocalypsis Baruchi Syriace (II Baruch). 29:5 (цит по Р.Хазарзар)

[29] Ириней, кн. V, гл. 33:3-4

[30] Евс. Памфил, т. 3, 39:13 

[31] Евс. Памфил, т.5, гл.20

[32] Лк.1:1-2; Origenes, Scholia in Lucam.1; Hieronymus. Commentarii in Mattheum, prologus (цит по Р.Хазарзар)

[33] их авторство Иустин/Юстин приписывал апостолам и их последователям - «Диалог с Трифоном Иудеем», 103

[34] аналогичная версия и в Протоевангелии Иакова (Protevangelium Jacobi.19); и у Оригена: «И ныне показывают в стране Вифлеемской пещеру, где родился [Христос] и в пещере ясли, где Он был повит» (Orig.CC.I.51) (цит по Р.Хазарзар)

[35] «Полный Православный богословский энциклопедический словарь» (ППБЭС), «Возрождение», 1992, т. 2, с.130

[36, 37] Болотов, сс. 226-227

[38, 39] Ранович, с. 229

[40, 41] Евс. Памфил, с. 405

[42, 43, 46-48] Болотов, сс. 228-230, 226, 227

[44] некоторые германские исследователи попытались восстановить его, и оно было опубликовано в Codex Apocryphus, (J.C. Thilo, и др., 1832), однако научный уровень критики текстов оценивается как невысокий. В целом контуры первого Нового Завета – Евангелия (Маркиона) можно посмотреть здесь (по работе теолога Чарльза Б. Уайта)

[49] Евс. Памфил, с. 405

[50] Adolf Von Harnack, «Marcion: Das Evangelium vom fremden Gott», Lpz., 1921, (2 Ausg., 1924)

[51] Правила Православной Церкви с толкованиями Никодима, епископа Далмато-Истрийского, М., Международный изд. центр Правос. литературы, 1994, т.2, с. 298

[52] Святитель Григорий Богослов. Собрание творений, Св.-Троицкая Сергиева Лавра, 1994, т.2, c.300;

характерно, что родословия не было еще в арамейском Евангелии от Матфея, как о том свидетельствует Епифаний («Adversus Haereses, XXIX. 9; ср. ibid.XXX.13/ Творения святаго Епифания Кипрскаго, Часть вторая: На восемьдесят ересей Панарий, или Ковчег. М.: Тип. Готье, 1864. с. 21-38., Творения святых отцов в русском переводе, издаваемыя при Московской Духовной Академии, том 44, отделен. третье, 123-261)

[53] Sabine Baring-Gould, «Lost and Hostile Gospels», с. 241

[54] цит. по Ганс Йонас, «Гностическая религия»  

[55; 56] Тертуллиан, «Против Маркиона», т.1, с. 13; т. 5, с. 16

[57] Климент Флавий Александрийский, Stromata, т. III, 4. 25

[58] Иероним Стридомский, «Против Иовиниана», т.II c. 16

[59] Климент Флавий, цит. соч.

[60] Виденгрен Гео, «Мани и манихейство» , пер. проф. Р.Светлов

[61] Тертуллиан, ук. соч., т. I, с.19  

[62, 63, 64] Евс. Памфил, сс. 176, 180, 179; (т.5, 13)