О сетевых образах и постполитике
Сегодняшнее общество нередко называют информационным. Вовлечение в коммуникативный процесс огромного числа людей, рост каналов и источников информации позволили говорить о формировании особой медиареальности, созданной благодаря господству визуальных образов. Часто отмечается, что сегодня медиа существуют уже внутри нас, определяют стратегию поведения, наши желания и взгляды.[1]
Люди заимствуют ценности именно из информационного поля, где они формируются, утверждаются и нивелируются ценности. Но человек устроен так, что ему проще воспринимать не безличную информацию, а исходящую от других людей. Поэтому чаще всего ценности приходят в наше сознание через своеобразных «посредников» - медиаобразы. Именно они, рождаясь и функционируя в медиасреде, оказываются «переносчиками» идей и смыслов, доводящими их до сознания конкретных людей. Многие исследователи говорят о наступлении «цивилизации образа», об «обществе зрелищ». В данных условиях по-настоящему существует лишь то, что показано, растиражировано по каналам СМИ. Пусть даже «триумф» того или иного образа длится недолго, но именно он является подлинным бытием и подлинной реальностью. [2]
Сегодня наиболее яркой и динамичной информационной средой является Интернет. Именно здесь наиболее полно проявляются характерные черты, особенности и тенденции развития медиареальности. В сетевое пространство каждый желающий может проецировать свои мысли, идеи и интересы, создавая собственный медиаобраз, а иногда и не один. Эти образы составляют специфическую сетевую «публику» (чаще – толпу), представители которой вступают между собой в различные отношения, в том числе и политические. Считается, что медиареальность принципиально закрыта от влияний извне, зато её обитатели легко становятся жертвами воздействия других участников процесса массовой коммуникации. В современных условиях «виртуальная толпа» становится субъектом политики, а точнее того, что сегодня принято так называть. Представляется более правильным говорить о постполитике, как о явлении виртуальном, существующем только в пространстве "презентации", в высказывании, в плоскости "экрана". [3]
Вместе с тем, как и реальная толпа, толпа виртуальная остаётся идеальным объектом манипуляций. Она легко потребляет информационный продукт, предлагаемый ей, и в нужный момент может начать действовать в соответствии с заложенными в нём установками. Неслучайно её активизация происходит в моменты важных политических событий, а термин «твиттерные революции» уже занял своё место среди понятий, обозначающих характерные явления современной политической реальности.
Следует отметить, что сетевую «политику» можно считать формой массовой культуры. Их роднит и лёгкость восприятия, и вовлечение максимально широких слоёв населения, и приоритет процесса перед содержанием, и многое другое. Самое главное, что позволяет причислить «виртуальную политику» к масскульту – это принципиально случайный, вероятностный характер, отсутствие признаков цельного бытия и чёткой ценностноориентированной структуры, а также зрелищный, игровой характер. Здесь господствует мозаика случайных форм, лишённых смысла, но способных вызвать спонтанную реакцию «виртуально толпы». Следует подчеркнуть, что «сетевая политика», как и другие формы массовой культуры, оказывают значительное влияние на формирование взглядов, стандартов и примеров для подражания.
Массовая культура, являясь продуктом и результатом развития западной (атлантистской) цивилизации, несёт в себе её культурный код, пропагандирует её ценности и способствует установлению её гегемонии. То же можно сказать и о сетевой политике (во всяком случае, в её «оранжистском» сегменте, который пока доминирует в рунете).
Если мы посмотрим на медиаобразы видных деятелей «оппозиции», то обнаружим в них черты, характерные для атлантистской цивилизации. Речь здесь идёт даже не об идеологии (которой, по существу, как раз нет), а о принципах, на которых они строятся. Но если мы вспомним о характерных особенностях медиареальности, то обнаружим, что именно образы и формируют нормативы поведения и взглядов на жизнь у потребителей массовой информации.
Например, очень показателным в этом плане представляется образ Алексея Навального. Здесь можно видеть и развитие качеств авантюризма, риска (вспомним перипетии его тяжб с нефтяными компаниями, и якобы преследования со стороны ФСБ и движения «Наши» - всё это похоже на типичный приключенческий сюжет), и чувствительность к конъюктуре (у известного оппозиционера отсутствует программа, зато он умело пользуется наиболее популярными темами), и индивидуальная «доблесть» (борьба с коррупцией выступает скорее предлогом, фоном, на котором происходит самопрезентация). Добавим к этому безразличие к традициям и нормам, выражающееся, хотя бы, в речи, характерной для представителей сетевой толпы, но не для политического деятеля (характерные примеры: «Единая Россия – партия жуликов и воров»; «Транснефтята конечно отжигали как могли»; «Транснефтятки, я жду ваши протокольчеги»; «Министерство регионального развития в очередной раз демонстрирует ничем не прикрытое стремление пилить бабло не сильно стесняясь внимания общественности»; «Когда-нибудь, чувачки, вам придется за это ответить»), и многие другие свойства морской цивилизации.
Здесь будет уместно вспомнить слова Юлиуса Эволы и Ф. Ницше о том, что в традиционной системе низшие повиновались благодаря «пафосу дистанции», т.е. склонялись перед человеком высшей породы. В сегодняшнем мире, с превращением народа в плебс и массу готовы повиноваться в лучшем случае на основе «пафоса близости», то есть равенства; терпят наверху лишь того, кто по сути есть «один из нас», «популярен», выражает «волю народа» и является «старшим товарищам». Таким образом, новые лидеры несут в себе культурный код, сформированный в иной цивилизации, в то время как в России власть должна воплощать идеал, к которому стремится общество, быть его персонификацией.
Зато в образе Навального отсутствуют черты, которые характеризовали бы его как серьёзного политического деятеля. Главное, у него отсутствует чёткая политическая программа. Но она «виртуальной толпе» и не нужна - главное, чтобы медиаобраз хоть на короткое время привлекал к себе внимание. Следует отметить, что и биография известного блогера его аудиторию мало интересует. Дело в том, что сетевой герой – это герой без прошлого и без будущего, потому что в сети царит вечное настоящее, там нет и не может быть никакого движения к чему-либо. То есть, характерная для нашей страны ориентация на идеократию подменяется игрой на импульсах толпы.
Очевидно, что традиционные ценности русско-евразийской культуры в сетевом политическом дискурсе либо отрицаются, либо игнорируются. Действительно, как можно говорить о мессианстве, если отсутствует даже позитивная политическая программа, уступая место насмешкам и отрицанию. В такой форме политика превращается скорее в игру или зрелище. О ценностях целостности, державности, консерватизма и т.д. также не имеет смысла говорить – они не актуализируются в виртуальном политическом дискурсе.
Совершенно естественно, что подобная медиареальность формирует соответствующее отношение к политике, которое не предполагает в ней сакрального измерения, глобального проекта и ориентации на иерархичную систему ценностей.
Говоря о политике в рунете, нельзя не отметить ещё одно тревожное явление. Сегодня изменению традиционного для России отношения к политике способствует (сознательно или, скорее, несознательно) сама власть в лице главы государства. Дело в том, что блогосферу как место взаимодействия представителей «виртуальной толпы» и пространство «игры» можно назвать наследницей площадной (или балаганной) традиции. Оба явления отменяют иерархию, создают перевёрнутую реальность – «антимир». Но если царь, высмеиваемый на площади (причём, высмеивался скорее абстрактный царь, а не конкретная личность), сам в этом участия не принимал и не появлялся там, то президент Медведев сам становится блогером, то есть становится участником данного коммуникативного процесса, причём делает это одним из оснований своего имиджа. Попадая в число блогеров – принципиально анонимных, виртуальных, становясь «одним из», власть сама отменяет своё положение на вершине иерархии, низводит себя до уровня «виртуальной толпы», лишает себя сакральности.
Важно отметить, что в сетевом пространстве и так присутствует очень много сниженных образов власти («краб» со «шмелём», «айфончик» и многие другие). Совершенно очевидно, что подобные образы имеют ярко выраженный комический оттенок, причём, относится он скорее к власти как таковой, нежели к конкретным людям. Окажись на их месте кто угодно другой, и в сетевом пространстве его постигла бы та же участь, просто потому, что он находится на вершине иерархии, которую сеть не признаёт. Более того, она стремится её разрушить, стереть, и потому поводом высмеять власть является уже то, что она власть. Здесь иерархия даже не переворачивается в традиционном понимании данного процесса. Главный принцип блогера и прочих обитателей социальных сетей – установка на самопрезентацию, всё остальное выступает лишь средством для неё. Стало быть, в центр помещается атом-индивид, осознающий себя центром создаваемой виртуальной вселенной (снова чуждая России черта).
Между тем, как особое отношение к власти составляет одну из главных особенностей русско-евразийской политической культуры. Нередко именно образ власти как персонификация государства и политического проекта способен объединить людей, мобилизовать для достижения высоких целей. Он является важным ресурсом интеграции общества и формирования идентичности. Образ власти – это некий объединяющий символ, олицетворяющий цели и смыслы, лежащие в основе государства, и дающие обществу ощущение единства и причастности к реализации глобального проекта. Тотальное отрицание иерархий ведёт к фрагментации общества, утрате им свойств единого организма.
Таким образом, Интернет-«политика» сегодня по большей части выступает формой глобальной массовой культуры. Распространение «оранжистских» идей и образов в российском медиапространстве можно назвать «медленной революцией». Даже если против России не удастся напрямую применить технологию «твиттерной революции», воздействие её адептов не пройдёт бесследно. Традиционные русско-евразийские политические ценности в формирующемся дискурсе заменяются на противоположные – анлантистские. Следовательно, происходит изменение сознания людей, вовлекаемых в него. Причём, воздействие оказывается в первую очередь на активную молодёжь, потому как именно она является главным потребителем подобной информации. Это обстоятельство придаёт описываемому явлению ещё большую значимость и опасность.
В наши дни противостояние двух цивилизаций происходит главным образом в информационной сфере, и виртуальное сетевое пространство занимает здесь отнюдь не последнее место. Сегодняшнюю ситуацию можно назвать кризисом смыслов. Информации много, коммуникация распространяется и охватывает всё большее количество людей, но всё это по большей части поверхностно и фрагментарно, то есть, не приводит к выдвижению нового проекта, указывающего цель общественной жизни и развития, что приводит к размыванию идентичности. Следовательно, для противодействия описанным тенденциям необходимо разработать стратегию, которая позволила бы «наполнить смыслом» виртуальную политику и возродить традиционное восприятие Политического. Сегодня битва происходит в сфере символов и образов за символическое пространство, и именно от её исхода во многом зависит будущее.
[1] – Савчук В. Медиареальность. Медиасубъект. Медиафилософия. // Медиафилософия II. СПб, 2009. С. 227
[2] – Дугин А.Г. Философия политики // http://konservatizm.org/konservatizm/books/130909073146.xhtml
Поделиться публикацией:
